Жительница Альметьевска передала отрывки дневников своей бабушки, узницы концлагеря

Лидия Каюмова, Фото из архива Екатерины Буркеевой

Редко кто жаловался, все очень боялись крематория

Однажды жительница Альметьевска Екатерина Буркеева попросила свою бабушку Лидию, бывшую ребенком в концлагере, записать воспоминания. Лидия Митрофановна Каюмова посвятила работе над дневником 15 лет. В сентябре 2015 года участницы событий Великой Отечественной войны не стало. Но сегодня мы имеем возможность познакомиться с ее уникальными записями. Дети, внуки и правнуки Лидии Митрофановны передали отрывки дневников редакции «Знамени труда».

– Родилась я в 1927 году 3 сентября в селе Богатое Ивнянского района Курской области. Окончила 7 классов с похвальной грамотой, была отличницей. Мечтала стать учительницей, но 22 июня 1941 года началась война.

В конце осени к нам пришли немцы. Вначале было интересно посмотреть, что это за люди, а потом начались погромы. Нашлись те, кто пошел на службу к немцам в полицаи. Немцы не так были страшны, больше боялись полицаев. Они-то из русских и знали наши порядки. Зима в тот год была особенно холодная, стояли сильные морозы. Нас заставляли собирать для немцев зимнюю одежду. Зимой жителей деревни не трогали, а когда пришла весна 1942 года, когда немцы стали терпеть неудачи на фронтах, тогда начали угонять население в Германию. Сначала вешали объявления о наборе желающих поехать на работу – агитировали, а потом забирали всех подряд.

Однажды моя подруга Соня пришла к нам и сказала, что ее дядю ночью забрали. Взрослые посоветовали идти в район, чтобы узнать что-нибудь о нем: «Вы еще дети, вас не тронут». Так как было лето, пошли босиком, в легких платьях. Но в районе никто ничего не знал. Пожилые люди посоветовали идти на рынок: «Там есть мясная лавка, вот, может, что и узнаете». Мы пришли на рынок и ужаснулись. В павильоне немцы устроили виселицу, вместо мяса на крючках висели люди. Женщины, мужчины… У всех на шее таблички: «Партизан», «Большевик», «Предатель», «Юда» – так называли евреев. Дядю Сони, пожилого человека, увидели с табличкой «Предатель»… Немцы, когда на рынке собиралось много народу, делали облавы вместе с полицаями. В эту облаву мы с Соней попали для отправки в Германию. Через несколько дней привезли и мою сестру Валентину. Всю войну мы жили и работали вместе.

До Германии нас везли 7 дней в товарных вагонах под охраной людей с автоматами. На полу была солома. Народу столько набили, что повернуться было невозможно. Мы могли лежать только на одном боку. В Германии для нас приготовили открытое место, со всех сторон огороженное проволокой выше роста. Стояли, как в зверинце. Немцы-жители смотрели, выбирали, кому какие пленники подходят для полевых работ. Брали здоровых людей, постарше, а потом увозили. Осталась только молодежь, как мы теперь говорим – «дети», 14-17-летние.

Затем нас привезли на окраину города, на свалку после бомбежки. Дали лопаты, ломы, кирки, молоты и сказали: «Здесь будет ваше жилье». Вот так, каждый день, с утра до вечера, рубили, ломали, кололи, расчищали — готовили место для лагеря. Полиция дежурила день и ночь, наверно, думали, убежим, но мы были еще дети, при том босые. Жили в бараках, разделенных на две части. В каждой половине по 20 человек, спали на двухъярусных кроватях, матрасы набивали соломой.

Утром нас поднимали в пять, выгоняли во двор, считали, проверяли и колонной вели на работу. Один конвоир шел впереди, другой посередине. Перед проходной нас снова проверяли, считали, потом вели на фабрику «Фоф­лендер». Я работала в цеху оптики, в большом холодном помещении, где стояли станки. На четырех станках обтачивала линзы из стекла, затем подмазывала красной охрой. Руки были до того красные, никакое мыло не отмывало, а мыло давали с песком, поэтому они еще и болели. В цеху стоял невообразимый шум, мы не слышали друг друга, только кричали на ухо. И так три года.

Сидеть было негде. Присесть хотя бы на минутку за 12 часов не удавалось. Плакали от усталости и думали: когда же это кончится?!

Некоторые девочки работали в горячих цехах при такой температуре, которую могли выдержать только сильные здоровые люди. Дети, да еще голодные, падали в обмороки. Горячие цеха – это печи, в которых накаляли металлические болванки, и на них клеили или снимали с них линзы. Рядом с цехом под охраной солдат работали на станках советские военнопленные. С ними не разрешали разговаривать. После работы их уводили на 10 минут раньше, потом конвой приходил за нами.

Иногда всей группой пели потихоньку песни, особенно запомнились слова «Когда мы вернемся домой и берег родной омоем слезой…».

В цеху стояли большие часы. Когда приходили на работу, каждый отбивал свою карточку – на ней было указано время прихода и ухода. Даже когда ходили в туалет и тогда отбивали карточку. Еще нам выдали железные бирки с номерами. У меня – № 1284, но это не точно. Иt стали мы эти бирки носить на шее на веревке. Не дай бог потерять. Проверяли постоянно. В первый год нам выдали хлопчатобумажную спецодежду, всем одинаковую: комбинезон синего цвета и шлепанцы на толстой деревянной подошве. Они натирали мозоли, поэтому болели ноги. Носы колодок прибивали из кирзы, очень жесткой. А дорога до фабрики была устлана булыжником. Вскоре нам дали эмблему – на белой тряпочке было написано OST, что означало – восточные рабочие.

Все три года меню не менялось: суп из брюквы вместо картошки, капустные зеленые листья. Один раз в сутки утром пили кофе-суррогат по 200 граммов без сахара, просто мутную болтушку. Редко кто на что-то жаловался, все очень боялись крематория. Это печи, в которых сжигали больных людей.

Мы не знали, где идет война. Когда самолеты приближались в направлении города Брауншвайг (здесь находился лагерь), объявлялась тревога. Немцы на велосипедах уезжали в бомбоубежище, а мы выходили из цехов, садились под деревом и думали-гадали, чьи это самолеты, наши или американские. Ждали, что нас освободят и мы вернемся домой.

Нас освободили американские солдаты. Рядом с лагерем были бараки, в которых проживали французы, поляки, чехи. Они уезжали домой. Прошел месяц, однажды в лагере появились незнакомые люди, они говорили: «Вы домой не езжайте, вас всех Сталин отправит в тайгу, в Сибирь». Мы не поверили в эту сказку. Война закончилась! Вскоре приехало советское военное командование. Мы услышали: «Наше правительство вас простило, можете вернуться домой». Мы не успели узнать, за что нас простили и какая за нами вина. Плакали, ждали, что спросят: «Как вы жили все три года, как вас кормили, чем вы занимались?»…

Затем мы проходили всякие комиссии. Спустя три месяца, в августе, подогнали товарные вагоны. На дорогу ничего не дали. Ехали мы голодные и холодные, сидели на полу. Из Германии взяли с собой одеяла, и это была наша одежда. На ногах – брезентовые туфли на деревянной подошве. В каждом вагоне находились солдаты с автоматами – охранники. За все время дороги только один раз в какой-то стране дали суп. В Германию нас везли летом, было тепло, а домой возвращали осенью. Добирались долго. Наступил октябрь, снег выпал… Стучу домой, мама спрашивает: «Кто там?», а когда дверь открыла, не поверила глазам.

В 2005 году мне выдали удостоверение по категории «Бывшие несовершеннолетние узники концлагерей». Мне вручили юбилейные медали к 50, 60, 65, 70-летию в честь Победы в Великой Отечественной войне и Памятный знак в честь 55 годовщины со дня Победы. Ежегодно к 9 Мая приходили поздравления от Президентов России и Татарстана. За добросовестный труд в мирное время меня наградили (1978 г.) медалью «Ветеран труда».